нормально себя веду, — вспыхивает Ваня. — И все сказал!
— Ну, тогда вертушкой снова полетим.
Козленочек затихает, даже выравнивается чуть. Надо над его осанкой работать, он постоянно горбится. Он недостаточно высокий для своего возраста.
Кулак руку мою загребает, и наспех еще в щеку несколько раз крепко и долго целует. Вижу, как Ваня кривится, будто лимон кислый проглотил.
— Не знаю, что ты удумал, Вася, но я обвинение и признания на тебя вешать не буду. Это даже не обсуждается.
Он тянет меня к машине зама, и я за руку Ваня беру.
— Сто пудов не обсуждается, ведь я уже чистуху дал. Тебя это дальше не касается, и волновать не должно. Домой едем, и там поговорим.
На ровном участке, где-то на окраине, вертолет ждем. Ваня мается, рассматривая мужиков осторожно. После короткой беседы с замом, Кулак с Маратом ко мне подходят.
Они с недовольством обсуждают прокуратуру, будто спустить дело на тормоза — уже решенный вопрос.
Вася теребит локоны у моей шеи, его закинутая на плечо рука тяжелым грузом давит на кость. Даже не смотрит на меня, они с Маратом все не сойдутся в чем-то.
Подтекст разговора улавливаю лишь частично. Бессонная ночь дает о себе знать.
Затем все вокруг заглушают бесперебойными звуки приземлившейся вертушки и, повышая голос, безопасник напоследок бросает мне:
— Он сам создал ситуацию, смертельной опасности, и в нее же угодил. Ты здесь ни при чем, Алиса. Псих сам себе приговор выписал. Ты ничего плохого не сделала.
Киваю ему, несколько испуганно.
— Конечно, ни при чем, — злится Вася и тащит меня к вертолету. — Да он ходячий труп давно уже был.
Мне не по себе так высоко над землей, а Ваня от радости в каждое окно заглядывает. Невольно улыбаюсь, наблюдая за его энтузиазмом.
Встречаемся глазами с Кулаком.
Он руку у себя на ноге в кулак сжимает и смотрит прямо, не моргая. От внезапного смущения не выдерживаю и перевожу взгляд на его напряженную ладонь. Дробь от постукивания двух пальцев по джинсовой ткани практически беззвучна.
А потом я закидываю ногу на ногу, сжимая бедра, и медленно, сбивчиво выдыхаю. Соски под лифчиком твердеют. Провожу по ноге неспешно ладонью. И снова на него полузакрытые глаза поднимаю.
Дыханием он частит, и жрет меня лава прямо из расширенных мглистых зрачков. Мне кажется, что на меня едва ли не искры сыплются, потому что покалываниями кожа волнуется.
Одними губами он растянуто говорит: «потом».
Я сжимаю свое колено, и киваю неуверенно.
Вася настаивает, чтобы мы к нему в квартиру ехали, и никто не спорит. В машине он всю дорогу говорит по телефону, мою ладонь к собственному бедру припечатывает и каждый палец основательно ощупывает.
Квартира у него с до смешного ужасным ремонтом. Стерильный хай-тек со всплесками «у-меня-появилось-много-денег» модернизма. Планировка и высота — улет. Я даже зависаю перед окном в гостиной.
Пока Кулак принимает душ, объясняю козленочку, что он пойдет сегодня на дневные занятия, учитывая что вчерашние пропустил. Он явно надеялся отлынуть, но не прокатит.
Всего два урока, бога ради, в частной школе, с индивидуальным преподом. Да это курорт!
Он насупленный сидит. Спать не хочет, хотя я предлагаю два часа отдохнуть еще. От второго завтрака тоже отказывается демонстративно, но я все равно готовлю. Ему нужно больше есть, и я сама умираю что-то нормальное пожевать.
В холодильнике у его столичного Величества чудеса настоящие. Красная икорка по судочкам килограммами и хлеб задубевший, все это в объятьях друг друга. Я сама не шибко аккуратная и точно не хозяйка образцовая, но картина забавная.
Готовлю нам с Ваней омлет, и заготовку для хозяина оставляю. Думаю, тоже захочет.
Ваня уплетает колбасу из омлета за обе щеки, когда Кулак возвращается в кухню-гостиную. Доделываю нам кофе, и заготовку на сковороду выливаю.
Он кофе закидывает в себя за три глотка.
— Еще? — приподнимаю я брови.
— Водичкой чистой закидаюсь дальше, — качает головой. — Я в участке там водки себе купил у мусоров. Они там все Петренко на самом деле за дерьмо считают.
Кошу взглядом на Ваню, и строгость выдаю в сторону буйвола. Чтобы следил тут что именно перед ребенком говорит. Кулак смотрит на подростка с сомнением. Тот же явно лыбится, просто из-за вилки не видно.
— Кушать подано, — вздыхаю я и тарелку перед грубияном ставлю, с фраже и салфетками.
Сама за омлет принимаюсь с неприличной скоростью, пока тот еще теплый.
— Петренко — муууудак, — счастливо оглашает Ваня.
Вилкой указываю оратору, чтобы ел быстрее.
— И овощи все, — занудничаю. — Там их немного.
— Я всегда ем овощи! — возмущается он, и это неправда полнейшая.
— В пицце — да, но не в нормальной еде. И поблагодаришь Васю, что он нас пригласил в гости.
Они оба смотрят на меня, словно это уже перебор. Вы только поглядите! Пригрела на груди двух питонов неблагодарных.
— Какой адрес здесь? — бормочу я, открывая приложение для такси.
Когда Кулак не отвечает, поднимаю взгляд, а он давяще разглядывает меня. Руку на соседний стул закинул.
— Никакой, — выдает медленно.
И говорит Ване:
— Иди в спальню вторую, направо по коридору, там комп есть. Овощи потом доешь.
Подросток с явным возмущением подскакивает, но топает в сторону холла.
— Куда собралась? Рассказать ниче не хочешь? Или спросить как здоровье мое?
Вскипаю, конечно, потому что агрессивным боровом на меня смотрит. И потому что завожусь я с полборота. По всем фронтам.
Стараюсь смягчить и уровнять:
— Не прямо сейчас поедем, я хочу еще душ принять, если можно. У него занятия в два с половиной в школе. Значит, дома надо нам быть в два.
— А сам он что поехать не может? Ты же его не за ручку водишь.
— Ты конкретизируй, что ты хочешь, Кулаков, — атакую я. — А не планы мои на день прощупывай.
Втыкает в меня грозно, но потерянно как-то.
— Давай. Когда вернуться сюда сможешь сегодня? Сама или с ним? Мне еще с кое-кем как раз встретиться надо. К вечеру точно свободен.
Заправляю волосы за ухо. Не могу дождаться их помыть. Почему-то не могу ему в глаза сейчас смотреть.
— Хорошо, к вечеру приедем. Но я Ваню одного после вчерашнего оставлять не могу.
— Договорились, — воду пьет и на меня явно втыкает.
После божественного душа не могу найти в ванной
